Сижу в кафе, деловая встреча.
Входит крупная дама лет сорока пяти. Не заметить невозможно – мощно так входит, брутально. Громко отодвигая стулья, с размаху садясь, плюхая сумку на один стул, швыряя куртку на другой. Долго сматывает с шеи шарф, кидает его сверху куртки, которая лежит горой; шарф падает; она, сквозь зубы матерясь, подбирает его с пола, он падает снова, и так пять раз. Не дама, а цирковой номер.
Громко зовет официанта, при этом размахивая рукой с салфеткой, машет салфеткой, как флажком.
Заказывает без меню и, так сказать, вне меню. Требует приготовить ей омлет из «завтрака» (Завтрак кончился? Ну, что, вам трудно? Жалко? Лень? Я приплачу! Я вдвое заплачу! Втрое!), из эклера чтобы вынули клубнику (У меня аллергия, вы понимаете?), просит принести стакан воды из кулера (Да во всем мире это бесплатно! А сколько она стоит? Рубль? Извольте, вот вам рубль).

Голова как в перьях – немытые мелированные волосы, пласмассовый обруч. Толстые серебряные кольца с кривыми лиловыми камнями. Якобы восточные побрякушки на свитере – в количестве, достаточном для кольчуги кочевника. И вообще весь облик – из восьмидесятых. Нагла и нелепа.
Гляжу – о, Боже!
Она!
Как я был в нее влюблен в начале перестройки! Как она была прекрасна! Умна, оригинальна, необычна, свежа, юна. Да просто красива, наконец.
...Но ей было двадцать, а мне тридцать шесть. Я на коленях перед ней ползал. На все был готов. Но увы! Холодный смех был ответом на мои страстные мольбы, и слышал я жестокие слова: «Дедушка, опомнись! Сколько тебе лет, в паспорт посмотри!»
О, как я убивался! Натурально в петлю лез.
А сегодня сижу и думаю – какое счастье! Пронесло!